Признаюсь: политическая философия давно перестала быть частью моих интересов — рассуждения об абстрактных категориях без привязки к реальности мне не интересны. Однако нынешние пертурбации в русскоязычном политическом пространстве заставили меня вернуться к философским вопросам. Я вижу, в каком направлении развивается отечественная либертарианская мысль, и считаю этот вектор глубоко ошибочным и опасным.
Недавняя публикация известного публичного деятеля о несовместимости идеализма с либертарианством — яркий тому пример. Ее основной посыл можно свести к двум тезисам: «власть — это естественный закон» и «без силы не бывает и не может быть права». Эта позиция не нова — за последнее десятилетие она обрела множество сторонников в глобальном альтернативно-правом движении, особенно в США, где постепенно вытесняет либертарианство. К сожалению, подобные идеи постепенно проникают и к нам.
Какие принципы стоят за этим взглядом на политику, и почему они противоречат ценностям свободы? Давайте разбираться.
Эта колонка является развитием статьи, опубликованной 6 марта для ограниченного круга людей, но не вышедшей публично.
Вопрос о праве
Фундаментальный вопрос для любого либертарианца — происхождение права. Здесь я обращусь к статье по теме от моего коллеги Владимира Паринда. Традиционно выделяют три подхода к истокам права: естественный, позитивистский и спонтанный.
Сторонники естественного права верят в существование универсальных моральных истин, которые формируют основу права: все люди равны и свободны. Ряд авторов, например Джон Локк, считал, что естественные права являются выражением Божественной воли. Другие мыслители, такие как Цицерон, определяли естественное право как высший, неизменный закон, основанный на разуме и природе. Суть естественных прав заключается в их неотчуждаемости. Большинство либертарианских философов придерживались именно этого подхода — среди них Мюррей Ротбард, Айн Рэнд и Роберт Нозик.
Позитивисты считают, что право не обязательно связано с моральными нормами, а представляет собой лишь набор установленных правил. Эти правила должны соответствовать общему фундаментальному критерию, который признается и поддерживается некой авторитетной стороной — в классическом понимании государством, в более поздних трактовках — не только им. Последовательных либертарианцев, придерживающихся правового позитивизма, не так много. Отчасти к ним можно отнести Уолтера Блока и Ханса-Хермана Хоппе.
Сторонники спонтанного права полагают, что общественные правила формируются сами по себе в процессе взаимодействия людей.
В последние годы мы наблюдаем последовательную критику концепции естественного права за его универсальность и неустойчивые основания. Так, вместо принципа неагрессии, основанного на естественных правах, нам предлагают идею договора о неагрессии — по мнению его сторонников, человек по умолчанию не обладает никакими правами и свободами. Следовательно, с теми, кто отказался подписывать этот договор, можно делать все что угодно.
Может показаться, что этот взгляд рифмуется с позициями либертарианцев-квази-юснатуралистов, таких как Ханс-Херманн Хоппе или Уолтер Блок. По их мнению, право распространяется только на тех, кто отказался от агрессивного насилия. Фундаментальный критерий для них — добровольное согласие соблюдать принцип неагрессии, то есть не быть насильником по отношению к другим людям. Основанием для дачи этого добровольного согласия является принцип самопринадлежности — фундаментальная идея либертарианства, согласно которой человек владеет самим собой. Ее разделяли и разделяют все основные либертарианские авторы.
Но вместо этого нам заявляют: без силы не бывает права. То есть именно она является необходимым условием возникновения права, а не естественные универсальные моральные нормы и даже не добровольный отказ от агрессивного насилия.
В такой картине мира подписание договора о неагрессии не является добровольным актом, поскольку происходит под угрозой применения агрессивного насилия — что нарушает принцип самопринадлежности.
Лучшей характеристикой такого подхода будет назвать его правом сильного — принуждением людей следовать определенным нормам с помощью агрессивного насилия или угрозы его применения. Такой взгляд наиболее соответствует классическому позитивизму — самой этатистской теории права.
Вопрос о власти
Власть — это способность реализовывать собственную волю вопреки желанию и противодействию других людей. Государство — это организация, которая монополизировала власть на определенной территории. Почему мы вообще обязаны соблюдать законы и признавать авторитет власти? Может ли власть в принципе быть морально оправданной? На этот вопрос существует несколько разных точек зрения.
Теория согласия утверждает, что эти обязательства возникают из явного или эксплицитного (формального) согласия граждан — через вступление в гражданство, принятие и соблюдение Конституции, участие в выборах и других процедурах. Однако либертарианские философы справедливо указывают на то, что большинство людей никогда не давали четкого согласия на признание власти. Например, если прошлое поколение однажды согласилось принять Основной закон, это не означает, что их потомки автоматически дали согласие соблюдать его положения. К тому же, у взрослого человека фактически нет реальной возможности отказаться от гражданства государства, на территории которого он родился — ведь это автоматически лишает его большинства прав и гарантий.
Сторонники теории справедливой игры считают, что раз люди получают общественные блага, они должны соблюдать законы. Однако эта позиция также несостоятельна. Так, философ-либертарианец Роберт Нозик указывал на навязанность общественных благ государством: люди не пользуются ими добровольно, следовательно, сами по себе они не могут являться основанием легитимности власти.
Теория членства утверждает, что принадлежность к политическому сообществу создает моральные обязанности. Однако ее справедливо критикуют за недобровольный характер этого самого членства — в целом, критика этой позиции схожа с критикой теории согласия.
Существует также теория естественных обязанностей, разработанная лево-либеральным философом Джоном Ролзом. Согласно ей, люди морально обязаны поддерживать институты социальной справедливости, которые защищают наименее удачливых членов сообщества. Однако этот подход несовместим с либертарианством, поскольку предполагает ограничение прав и свобод индивида ради достижения общего блага.
По большому счету, либертарианцы могут являться сторонниками лишь двух подходов к власти. Либо анархического, согласно которому любая не добровольно принятая власть аморальна — ее придерживаются анархо-капиталисты, например, Мюррей Ротбард. Либо подхода Роберта Нозика, который считал справедливой лишь ту власть, что не нарушает естественные права человека — то есть ультра-минимальное государство.
Однако сейчас мы наблюдаем попытку вынести вопрос о власти за категории морали. Вопрос о ее легитимности опускается — она просто есть, и все тут. Так, агрессивное насилие становится естественной нормой: вопрос лишь в том, кто к нему прибегает.
Все, на что может рассчитывать человек, — либо надеяться на «милосердие» и «добродетельность» правителя, либо включиться в политическую борьбу без правил, оказаться наверху иерархии и уже оттуда навязывать остальным «правильный» образ жизни.
Если не либертарианство, то что?
В 2000-х годах в американском правом движении зародилось новое направление политфилософской мысли, которое постепенно начало вытеснять в публичном поле либертарианство — неореакция (NRX) или «Темное Просвещение».
Сторонники этого интеллектуального движения отвергают универсальные моральные принципы в политике, а право рассматривают как инструмент власти: способ поддержания желаемого общественного порядка. В практической плоскости они критикуют демократические институты за неэффективность, подверженность популизму и массовым предрассудкам, а потому предлагают заменить их более централизованными политическими системами — монархиями или корпорациями. Так, неореакционеры предлагают передать власть в руки «правильных» и «компетентных» элит — лучших представителей человечества.
«Темное Просвещение» не появилось на ровном месте — оно синтезировало в себе опыт сразу нескольких философских течений, которые отвергают универсальную мораль и самопринадлежность человека, но придерживаются права сильного и имморализма.
Во-первых, это нео-гоббсианство — современное прочтение идей философа Томаса Гоббса. Его ключевая мысль заключается в том, что государство является единственным гарантом общественного порядка. Гоббс утверждал, что в естественном состоянии люди живут в «войне всех против всех», и лишь мощная централизованная власть вроде монархии способна предотвратить хаос. Нео-гоббсианцы придерживаются схожих позиций: без жесткого контроля общество неизбежно приходит к нестабильности. Важным аспектом их взглядов является представление о гарантии прав и свобод. В отличие от сторонников естественного права вроде Локка, нео-гоббсианцы считают, что права существуют только в той мере, в какой их может обеспечить и защитить власть. Отсюда же следует их скепсис в отношении институтов, которые ограничивают и распределяют власть, поскольку они ослабляют контроль над обществом.
Во-вторых, это политический реализм — вера в то, что мир существует в состоянии анархии, поскольку в нем нет единого глобального актора с монополией на насилие. В таких условиях государства руководствуются не моральными принципами, но соображениями силы и выживания — а значит, цель оправдывает средства. Яркие прародители и представители политического реализма: философы Фукидид, Никколо Макиавелли, Карл Шмитт, Ганс Моргентау и Джон Миршаймер.
В-третьих, это ницшеанство и социальный дарвинизм. Для Фридриха Ницше жизнь — это постоянная борьба, движимая волей к власти. Для самосовершенствования человек должен стать сильным и свободным, отказавшись от универсальных моральных ограничений в пользу имморализма. Социальный дарвинизм — это переложение идей Чарльза Дарвина на общественные отношения: выживают сильнейшие, власть получают лучшие, а конкуренция между людьми естественна и неизбежна.
Все эти направления мысли нашли свое отражение во взглядах представителей неореакции: защита естественных иерархий и элитизма путем централизации и концентрации власти в руках немногих.
Так, вместо стремления к свободному обществу мы видим очередную попытку оправдать «правильную» тиранию: просвещенный абсолютизм, власть компетентного и добродетельного меньшинства над большинством, которому навязаны «хорошие» правила игры.
В общем, очередной этатизм с благородным лицом, практически «государство философов» по Платону.
Кому-то такая модель может показаться привлекательной, ведь свободная рыночная экономика, меритократия и развитие — это ценности, которые близки многим либертарианцам. Однако проблема в том, что генезис такой утопии исключительно насильственный и не соотносится с принципами свободы.
Можно долго увиливать и говорить, что государство — не единственная форма власти. Однако насилие может исходить и от корпораций, и от ОПГ, и вообще от любого актора, навязывающего свою волю силой.
Но либертарианство — это идеология, наиболее далекая от принципа «цель оправдывает средства». Давайте не забывать об этом.
Читайте второй номер «Фронды»
Что происходит с современной демократией, совместимы ли свобода и народовластие, исследования современной русской культуры — все это вы встретите на страницах нового номера нашего журнала.
Александр Бочаров — редактор журнала «Фронда», автор телеграм-канала «Политфак на связи».
